В первый день весны мы отмечаем День благодарности. Связанный с традициями и культурными ценностями, он раскрывает суть гостеприимства казахского народа. Недавно учрежденная дата уходит корнями в тот самый период истории, когда нашей республике суждено было стать вторым домом для миллионов переселенцев. Для всех казахстанцев этот праздник стал олицетворением милосердия, добрососедства, единства и взаимопомощи.
Чтобы помнили
Мир меняется, и многое уходит в прошлое. Пройдут годы, из памяти потомков тех, кого вынудили покинуть родину и отправиться в неизвестность, постепенно сотрутся рассказы старших об унижениях, трудностях, испытаниях и о поддержке, участии и добром отношении, встреченных вдали от дома.
В наши дни, когда одной из основных задач государства является воспитание в подрастающем поколении уважения к прошлому, национальной культуре и толерантности, важно сохранить эту память. Каким образом? Дать возможность нам, ныне живущим и строящим новый Казахстан, услышать пусть и сохранившееся на бумаге, но живое слово.
Бесценным кладезем этих воспоминаний выступают фонды Государственного архива Карагандинской области, который на протяжении долгих лет по крупицам собирает информацию. Она систематизирована в различных сборниках, и эта работа продолжается по сей день. Листая страницы уникальных по своему содержанию изданий, каждый раз поражаешься глубине трагедии депортированных народов, которые за предельно короткое время лишились своей земли, родственных связей и надежды на будущее.
Трагедия в цифрах
Уже в начале 30-х годов наша область стала местом ссылки так называемых кулацких элементов. В большинстве своем это были русские, украинцы и немцы, но были среди них и поляки, белорусы, татары, евреи, литовцы и др.
Отправной точкой массовой депортации народов стало постановление Совета народных комиссаров СССР от апреля 1936 года о переселении из Украинской ССР в Казахстан поляков, имеющих родственников за рубежом. Над страной нависла угроза войны, и целые семьи заподозрили в неблагонадежности. Тогда же из Прибалтики, Западной Украины и Западной Белоруссии были высланы немецкие семьи. 21 августа 1937 года СНК СССР принимает Постановление «О выселении корейского народа из пограничных районов Дальневосточного края».
Начало Великой Отечественной войны усилило процесс. В августе 1941 года немецкое население страны было объявлено диверсантами и фашистскими пособниками. В 1943-1944 годах изменниками родины и врагами народа правительство «республик свободных» признало чеченский, ингушский, балкарский, карачаевский народы, крымских татар, кавказских турок и курдов. В Казахской ССР было размещено более 400 тыс. чеченцев и ингушей, около 25 тыс. балкарцев. В мае 1944 года из Крыма в Казахстан переселили около 7 тыс. греков, болгар и армян, в июле из Грузии депортировали порядка 27 тыс. турок-месхетинцев.
Согласно справке Карагандинского обкома КП (б), по состоянию на 1 августа 1949 года, на территории области в общей сложности проживало 39 990 семей, или 117 043 спецпереселенца различных национальностей. Для их учета были образованы 113 комендатур МВД СССР. В 1950-1951 учебном году на учете состояли 20 709 школьников из депортированных семей: 8 223 – с Северного Кавказа, 11 295 – немцев, 1 028 – украинцев, 163 – других национальностей.
Дорога в неизвестность
Это не просто данные статистики – за цифрами всегда стоят люди. Огромное спасибо тем, кто нашел в себе силы спустя годы рассказать свою историю в архивных сборниках «Немцы в Карагандинской области (часть II)», «Нас породнила Сарыарка», «Спецпереселенцы в Карагандинской области».
Семья Елизаветы Босс (1923 г.р.) жила в Евпаторийском районе Крыма до конца лета 1941 года. 18 августа их предупредили, что они должны выехать на новое место жительства, взяв с собой не более 17 килограммов багажа.
«Ночь прошла в сборах, а утром нас увезли на подводах до Евпатории, а оттуда на поезде на Кавказ. Там мы побыли более месяца, работая в колхозе. Потом нас вывезли по Волге в Гурьев. Там нас не приняли, отправили в Баку. В переездах прошло 24 дня. Мы остались без воды и пищи, жили на барже. Затем нас загрузили в поезд и отправили в Караганду. Приехали 10 декабря 1941 года. Уже было холодно, пурга, мороз, а зимней одежды у нас не было. Уехали мы в августе, да и жили в теплых краях. Ту одежду, что у нас была, променяли на еду.
У меня была больная дочь 2-х лет. Нас поместили в железнодорожном кубе, который был старым и не отапливался. В таких условиях через 3 дня я похоронила свою дочь. В этом селе хоронили в общей могиле, и я даже не знаю, где могила моего ребенка.
Потом нас привезли в село Аксу-Аюлы Шетского района. Мужа забрали в трудармию, а я стала работать в колхозе в тракторной бригаде. Питались затирухой, по 500 грамм хлеба каждый день. Местные жители – казахи, русские – относились к нам дружелюбно. Многие сочувствовали и помогали как могли. Делились молоком, хлебом и вещами», – рассказывает она.
Генрих Гардер родился в селе Линденау Самарской губернии. Его родители занимались сельским хозяйством, как говорится, ходили в середняках – жили ни бедно, ни богато. По его словам, весной 1931 года один из знакомых сообщил по секрету, что сразу же после посевной грядут серьезные неприятности. И оказался прав: «В ночь с 7 на 8 мая я, бригадир тракторной бригады, вернулся в два часа ночи с поля. Успел только помыться, готовясь ко сну. Вдруг услышал громкий стук в дверь. Вышел и впустил непрошеных гостей. Это были односельчане. Я не сразу сообразил, что им от нас надо. Лишь через минуту-другую вспомнил, что знакомый предупредил вечером о грозящей нам опасности. Оказывается, «гости» получили полномочия на наш арест. Сознавая свою силу над нами, они не церемонились, попирая правила приличия, требуя безоговорочно подчиниться, немедленно собраться и последовать за ними. Мой брат Петя только что вернулся с поля, и, когда он вошел в комнату чумазый и грязный, голодный, ему не дали опомниться. Мы покинули родной дом навсегда. Каково было нашей маме, моей жене, сестрам! Они были перепуганы, ошарашены. Это же был как гром среди ясного неба.
В один прекрасный день был сформирован железнодорожный состав. Запихали нас, как селедку, в телячьи вагоны и повезли в неизвестность. Ехали очень долго. Было тесно и душно. А вшей – хоть отбавляй. Начались болезни. Врачебной помощи никакой. В конце концов мы доехали до Акмолинска, оттуда все вместе продолжили движение по направлению к Караганде… Выгрузились на берегу Каргала. Всюду натыканы колышки – пунктиры будущих домов поселка. Единственное вспомогательное сооружение для хозяйственных и прочих нужд – большая палатка. Буквально через 2-3 часа занятое нами место стало похоже на цыганский табор. Временное жилье было сооружено из одеял, простыней и другого тряпья, привезенного из дома. Откровенно говоря, и такое примитивное укрытие имели не все. Ведь половина раскулаченных были бедняками».
Феликс Цезаревич Рудзинский в 1936 году с родителями был выслан в Казахстан из Украины без предъявления каких-либо обвинений и объяснений.
«Привезли нас на голый берег реки Ишим в 115 километрах от Акмолинска. Здесь стоял столбик с табличкой «Точка № 13». Это был, по-видимому, секретный код, сформулированный органами НКВД и спецкомендатурой. Всего собралось около 200 семей, и комендант нам огласил: «Все вы – от детей до стариков – являетесь спецпереселенцами и должны жить только здесь. Стройте землянки, организуйте колхоз и обживайте этот никем не тронутый край». Пришлось копать котлованы, месить саман. Уже к осени было построено свыше 100 двухквартирных домов. И первая зима 1936-1937 года дала о себе знать. Для нас, украинских людей, казахстанский резко континентальный климат был губителен. К тому же бураны, снежные заносы, крепкие морозы застали нас в летней одежде. Ни угля, ни дров не было. Люди спасались только караганником и лозой, выкапывая это топливо из-под снега. Пережив зиму и дождавшись лета, отец решил всей семьей уйти из поселка пешком через степи до Кустаная, а там перебраться в Россию или на Украину. На восьмой день нас задержали органы милиции. Отца и меня водворили в КПЗ до выяснения, мать и сестру отпустили, приказав следовать обратно в спецпоселок. Документов у нас не было. Мы сами признались в принадлежности к «касте» спецпереселенцев. Судили нас по статье 80 ч. 2 УК РСФСР за побег из спецпоселка. Отца приговорили к 3 годам лишения свободы, меня – к 2 годам. Отсидев в Шокайской ИТК, вернулся в спецпоселок, работал в колхозе, затем в 1940 году окончил областную школу механизации. Но ярлык «спецпереселенец» остался на всю мою жизнь. Я не имел права голоса, быть избранным, учиться в средних и высших учебных заведениях, вступать в комсомол, партию, работать на заводах государственного значения, получать пособие, иметь трудовую книжку, работать на железной дороге.
В такую категорию «социально-вредный элемент» меня зачислили как государственного преступника уже в неполные 15 лет. Когда работал трактористом и комбайнером, мне комендатура даже запрещала отлучаться с полевого стана. Я всегда ощущал недостаток питания. Уже к осени 1941 года нам прекратили давать хлеб и жиры. На полевой стан возили ячменную дробленку, которую варили без заправки жирами, а просто на воде, а мы пахали, сеяли, убирали хлеб. За 1 килограмм украденного хлеба с поля или тока давали срок до 5 лет тюрьмы. Вот такие жестокие были законы, невзирая ни на возраст, ни на какие-либо заслуги», – рассказывал он.
В памяти Пезу Батукаевой (село Комсомольское Гудермесского района Чечено-Ингушской АССР) навсегда остались события страшного утра 23 февраля 1944 года: «Мы еще спали, когда в наш дом ворвались вооруженные солдаты. Они кричали, чтобы мы выходили из дома. Мама в это время была у своей родни в Бачи-Юрте, а мы были с дядей и тетей. Солдаты наставляли автоматы и выталкивали людей из домов. Никто не знал, что происходит. Дети кричали, старики, плохо передвигаясь от старости, падали на землю, кричали женщины, потеряв своих детей. Нас загоняли в закрытые брезентом грузовики, не разрешая ничего брать с собой. Под конвоем нас привезли на станцию, загрузили в теплушки без воды и света. И так почти месяц нас везли в неизвестность.
В переполненных до предела грязных вагонах люди умирали от тифа, голода, холода. Особенно умирало много детей. Хоронить не давали, а просто во время стоянок мертвых закапывали в снег. Пытавшихся бежать расстреливали на месте. На грани холодной смерти мой дядя, его жена и восемь детей прибыли в Карагандинскую область. Нас высадили из вагонов, оставив без жилья, теплой одежды и еды. Местные жители, казахи, пускали к себе ночевать, делились едой. Детей, оставшихся без родителей, забирали к себе. В те тяжелые годы казахский народ, бедствуя сам, делился с нами последним куском.
Я с большой болью и благодарностью вспоминаю о казахах, которые приняли людей, лишенных своих домов, земель, родины. Хорошо помню ночи, когда из-за голода не могли уснуть. Как-то к нам зашла обессиленная женщина, едва стоявшая на ногах, с протянутой рукой. У нас в доме не было ни кусочка хлеба. Женщина упала на пол и умерла. Мой дядя похоронил ее в землянке, из которой мы ушли. Нас по очереди принимали местные казахи, благодаря которым мы смогли выжить…»
Асель ЖЕТПИСБАЕВА
