Когда сказали: «Слушайте внимательно!» и начали читать список, она вдруг услышала свою фамилию, ту самую фамилию, которую на всем белом свете знали и помнили, помимо ее, только два остававшихся в живых человека – мать и брат. У нее потемнело в глазах…
Дома вспомнила все по порядку. Она, Оля, Ольга Яковлевна Штрайх, родилась в 1925 году в селе Марино Успенского района Краснодарского края. Мать вышла замуж за вдовца, и к моменту рождения их общей дочери в доме уже подрастали пасынки, младший из которых был старше ее, Оли, на шесть лет. Братья носили фамилию Фридрих, а Оля – Штрайх.
В тридцать четвертом внезапно при трагических обстоятельствах погиб отец, и семья переехала на Кавказ. А в сорок первом их, как и других немцев, выселили в Казахстан.
А когда еще переезжали на Кавказ, ее, Олю, в документах записали как Фридрих. Ольга Яковлевна Фридрих. И так все последующие годы и была она Фридрих. И только мать да брат знали и помнили, что она Штрайх.
Ну а потом были война, трудовой фронт, лишения, страдания, смерти…
Семью разбросало в разные стороны, и вот уже несколько десятилетий ищет она, Ольга Яковлевна Штрайх, своего брата Адольфа Августовича Фридриха. Ищет безрезультатно. Но верит: жив. И непременно найдется.
Шел 90-й год, перестройка, которая поначалу принесла столько надежд, катастрофически катилась к закату. И все же надежды не угасали. И в тот воскресный день собралась она на первый слет немцев-трудармейцев. Это уже в Караганде.
Помнится, настроение у всех было приподнятое. Гремела музыка, вальсировали немолодые пары…
Со всей области съехались немцы на первый тот слет. Собрались не только затем, чтобы вспомнить страшное время, которое пережили вместе, но и чтобы найти друг друга, через годы встретиться с теми, с кем делили корку хлеба в нечеловеческих условиях трудармии. Да, тогда еще все искали друг друга. Тогда верилось – найдут, увидят. Встретят.
…Вальсировали немолодые пары, а рядом жались внуки и правнуки – дети и подростки, которым еще предстояло лишь много позже понять, что случилось с их дедами и отцами. Понять, чтобы сохранить в памяти уже своих детей и внуков великую трагедию, что выпала на долю их народа в стране, которая пока еще была и которой (кто мог тогда подумать об этом!) скоро не станет – СССР.
А в то время уже было зарегистрировано областное общество советских немцев, называлось оно «Возрождение». Какое это было меткое, точное слово! В нем было столько лет ожидания справедливости! Столько надежды на эту справедливость!
Да, они, советские, российские немцы, верили: возрождение обязательно наступит. И они, бывшие трудармейцы, до дна испившие горькую чашу унижения, недоверия, наконец-то заслуженно и по праву встанут в общие ряды тех, кто бился за победу над фашизмом не только на полях сражений, но и в тылу.
Они, чей трудовой вклад в общую победу столько лет не хотели ни замечать, ни вспоминать в стране, где они родились, выросли, где прошла их юность, в стране, которую они всегда считали, а не просто называли, своей родиной, все надеялись и ждали…
Незаметно подкралась старость, которая вдруг пообещала: теперь уже точно вспомнят. Поймут. Оценят. И возродится, наконец, справедливость, и восторжествует правда.
…А на сцене один за другим рассказчики вспоминали прошлое. Печальные это были воспоминания. Ольга Яковлевна слушала внимательно – ведь каждый, кто говорил оттуда, со сцены, как будто ее собственную жизнь пересказывал ей. Она смотрела на свои изуродованные тяжким трудом руки и не замечала, что по щекам одна за другой скатываются соленые, горькие слезы. Губы ее неслышно шептали: «Да, так все и было, так и было…»
Я сижу рядом с Ольгой Яковлевной. Смотрю на ее изборожденное глубокими морщинами лицо, вижу, как дрожат ее веки, как медленно, прозрачно ползут по щекам слезы…
Я ни в чем не виновата перед этой женщиной. Я разошлась с ней во времени, но отчего мне так больно за нее, так стыдно за все не мной содеянное с этими людьми на ее и моей родной земле?
…Они шли воевать с фашизмом в первых рядах добровольцев, а их возвращали с фронта, рассовывали по вагонзакам, увозили в бескрайние степи, за колючую проволоку советских концлагерей. Они умирали от голода, от непосильного труда, безропотности и страха, и трупы их сваливали в котлованы, зарывали бульдозерами, не обозначив даже места этих братских могил.
Можно ли забыть все это?
Можно ли простить?
Сегодня на слет собрались те, кто дожил. Выжил и дожил. И дети тех, кто не выжил. Внуки. И уже правнуки. От прошлого у них остались имена, фамилии. Осталась вера и воля к жизни. И каждый вокруг меня вспоминал…
Да, это они спали вповалку в сибирских землянках на печально знаменитых лесоповалах, это они голыми руками обдирали кору с деревьев в добавку к своим тремстам граммам пайка.
Да разве только они?
Да, не только они. Из последних сил напрягалась страна, чтобы победить. Но им, немцам, было особенно тяжело. Потому что родились немцами, и только за это гноили их во вшивых эшелонах, тащили на лесоповалы, морили голодом, жгли холодом.
В тот день Ольга Яковлевна ушла со слета не только с воспоминаниями. Но и с надеждой. Ведь в том списке, который читали со сцены, была ее фамилия. Ее искали. Ее, Олю Штрайх! Кто? Мать давно умерла, значит – брат? Адольф?
Возможно ли? Через столько лет? Через всю жизнь?
Прошло еще десятилетие. И давно уже нет Ольги Яковлевны Штрайх. Но мечта ее сбылась – справедливость восторжествовала. И казахстанские немцы – теперь они давно уже не советские – встали в общий ряд полноправными членами нашего общества.
Как порадовалась бы она сегодняшним нашим переменам, думается мне. Порадовалась тому, что жестокость, подозрительность, недоверие, страх ушли из нашей жизни. Порадовалась тому, что никогда больше не будет на земле Казахстана безымянных могил, что никому не придется стыдиться своего имени. Что не повторится то страшное время, когда власть, называвшая себя народной, совершала одно за другим преступное нападение на свой собственный народ. Что больше никогда не прозвучат эти страшные слова: «Мы не пыль на ветру…»
Екатерина КУЗНЕЦОВА
из книги «Карлаг ОГПУ-НКВД от Столыпина до ГУЛАГА»
