Карагандинец Анатолий Мазниченко вот уже многие годы занимается самым разным творчеством. Пишет фантастические романы, повести о людях и жизни, рассказы, стихи. Его произведения публиковались в различных сборниках еще с 80-х годов прошлого века, выходили на страницах казахстанских газет.
Фото из архива Анатолия Мазниченко
Как вспоминает автор, писал он еще в школе на уроках литературы – не про Павку Корчагина или Клима Самгина. Творил на лекциях по истории КПСС. Оформлял дневники несуществующих экспедиций, чтобы перейти к реальным дневникам и экспедициям.
Фонтанирует идеями
Анатолий Петрович – уроженец Караганды, окончил СШ № 48. В 1975 году поступил в КарГУ на исторический факультет, специализировался на кафедре археологии и этнологии. Работал младшим научным сотрудником в Кустанае, в отделе охраны памятников, научным сотрудником в кустанайском институте и после снова в КарГУ. Много путешествовал с экспедициями по Казахстану, от Байконура на юге до речки Бирсуат на севере. Потом работал на стройке. Его хобби – собаки, еще одна специальность – инструктор дрессировки КСС ДОСААФ. Долгое время работал кинологом. Сейчас Анатолий Мазниченко, будучи на пенсии, работает над новыми произведениями.
Сегодня мы представляем его рассказ, вышедший в сборнике «Древний Тургай и Великая степь: часть и целое», изданном Институтом археологии им. А.Х. Маргулана Комитета науки Министерства образования и науки Республики Казахстан.
«Из неотправленных писем»
В течение зимы ты сидишь над отчетом в Академию, заполняешь попутно множество бумаг и постепенно превращаешься в придаток к столу и микроскопу. В паузах же тебя съедает тоска по прошедшему, не самому удачному полевому сезону, по вольной жизни без канцелярий, справок, информаций. И подспудно зреет надежда: будущее лето оправдает все!
Потом весна. Дата защиты отчета приближается. Великое Высиживание становится едва ли не круглосуточным, а шеф толкует о переводе всех на казарменное положение. Вместе с тем уже пора бегать по инстанциям ради будущего сезона. В этой суматохе от мысли «Брошу все!» спасает надежда на искупление полем всех грехов.
И вот синие автобусы готовы отправить в неизвестность так называемую рабочую силу: пацанов-задохликов и кандидатов в твои будущие начальники – студентов. Днем раньше Командор уже отправил машины с оборудованием. Все вроде хорошо, и все в порядке вроде…
А потом, оставшись один на один, ты стараешься всю эту ораву анархистов и подрывных элементов, которые только притворяются паиньками, впихнуть в рамки, освященные традицией, навести порядок, дисциплину и, наконец, делать работу. Хоть ты не пиши, если случится, о романтике, открытиях там всяких… Все это есть, обязательно есть, но это «гарнирчик». А мы работаем не на сенсации. Без заспанных физиономий в раскопе на рассвете, без утреннего холода и дневного пекла, без кубиков грунта, перебранного руками и на руках же вынесенного в отвал, без ежедневной монотонной и тяжелой работы открытий просто не будет. Сама по себе работа их тоже не гарантирует, но удача прямо пропорциональная площади раскопа.
Через недельку порядок в лагере вроде установлен. Можно жить, планомерно и вдумчиво работать… Но нужно придумать забаву против хандры бабушкиных внуков. Потом в поселке в магазине заканчивается соль, в колодце высыхает вода и всем осточертевают макароны. Возлюбленная по имени Наука на время забыта, теперь ты снабженец, комбинатор и все семь нянек у двадцати дитять без присмотра. Ты материшь работничков, погоду, себя, торговлю, транспорт…
О наш транспорт! Оды ему слагать надо. Когда-нибудь я опишу его подробнее, он того заслуживает. Вся экспедиция справляется о здоровье Мормона (шестиколесный вездеход завода им. Сталина), трактора и разной мелочи. У меня в отряде была мелочь. «Муравей». Три колеса, руль, трескучий двигателек и жестяной кузов. И чего мы только на него не грузили! Но в ремонте он был чаще. И потому мы хлебали романтику. За любой мелочью в поселок добровольцев с рюкзаками отправляли. Твой бывший шеф, гостивший у нас, такое житье назвал ссылкой.
За раскопками наступило время осенней разведки. Снова километры, съемки планов, фото, километры, шурфы… Курганы, поселения, стоянки. Нужные, интересные, но не мое. А что мое? Я его чувствую, я вижу его во сне, но поймать не могу… Потому я не могу довериться другому, я должен мое узнать на месте…
Ради своего гипотетического памятника мы шли берегами степных речек, многие из которых высыхают летом. Однажды мы шли по реке, которая существовала на карте. Не сухое русло, русло раз в год, но – речка. А это была просто низина, но на карте нарисованная как речка. Только этим тот день и отличался от прежних. Но за муки под палящим солнцем мы, все шестеро, вышли к настоящей реке. С берегами, плесами, листьями кувшинок на воде. И представь, под береговым обрывом просочился родник. Мы по очереди лежали на животах и хлестали прохладную воду, зная, что блаженство сейчас закончится. Снова планшеты, бинокли, аппараты и прочую амуницию (бреллаж, зовут легионеры, от упряжи мулов) и понесемся к некоей точке на карте, где сходятся маршруты других групп.
Май, июнь, июль, август были предисловием к сентябрю. Они дали основной багаж работы, радостей и огорчений, но, оказалось, существовали, чтобы в положенный срок наступил сентябрь. Месяц массового сбора подарков судьбы.
Один из них валялся на песке посреди песчаного выдува. Сюда я заскочил для порядка, в паузу, пока Борода (его ты знаешь) и Молодой (интересный студент) курили. То была рукоятка бронзового кинжала. Дальше лежали фрагменты керамики, украшения среди косточек. Я пытался заставить потом Молодого петь «Когда кончается сезон удачи…»
Это был подарок для него. Борода говорил ему: «Будешь камень описывать», а тому бронзы хочется…
…
Каждому свое. Кому праздник не праздник без стола и приправки, не поймет. Бывает и такой вот Праздник с Лопатой в Руках.
